Юрий Гагарин всех нас позвал в космос!

12 апреля 1961 года впервые в истории человек преодолел земное притяжение, облетел планету и благополучно вернулся на землю. Это были 108 минут, которые потрясли мир. «Он всех нас позвал в космос» – это сказано о Юрии Алексеевиче Гагарине, 60 лет назад открывшем для человечества космическую эру. Выход за пределы атмосферы привёл к настоящей революции в науке, изменил нашу жизнь. 

С «Гагаринского старта» космодрома Байконур отправился в свой третий полет Алексей Овчинин вместе с астронавтами НАСА Ником Хейгом и Кристиной Кук.  

• 

• 

Алексей Овчинин, Герой Российской Федерации, лётчик-космонавт РФ, участник основных космических экспедиций МКС-47/48 (март-сентябрь 2016 г.) и МКС-59/60 (март-октябрь 2019 г.). Общая суммарная продолжительность пребывания в космосе 120-го российского космонавта составила около 375 суток. 

Сегодня Алексей Николаевич Овчинин – наш собеседник. 

– Алексей Николаевич, Вы выходили в открытый космос и провели вне станции 6 часов. Какие ощущения вы испытывали? С каким чувством смотрели на родную планету? 

– Хотя во время выхода работы много и отвлекаться времени нет, нельзя не залюбоваться видом Земли. Понимаешь, насколько прекрасна наша голубая планета, очень хорошо видно атмосферу, это что-то вроде тумана, который её окружает, понимаешь насколько она хрупкая, к любви примешивается жалость, хочется ей помочь. Хочется людям сказать: люди, сохраняйте Землю чистой, не засоряйте, берегите нашу планету, это наш дом. Если мы не хотим пытаться выживать на других планетах, нам нужно учиться жить в мире, согласии и в чистоте на своей родной Земле. 

Мне было интересно выйти за пределы станции, это несколько иной род деятельности и новые впечатления. Когда открываешь выходной люк и выходишь наружу, виды просто завораживают. В иллюминаторе поле зрения ограничено, а тут ты выходишь и насколько у тебя глаз хватает, обозреваешь земной шар. И ещё – видишь саму МКС. Меня поразили размеры нашей станции. Просто диву даёшься, какая гигантская конструкция создана человеком и летает вокруг нашей планеты. 

– На Земле мы четко понимаем, где верх и низ, как Вы ориентировались в открытом космосе? 

– На самом деле, все очень просто. Там, где находится Земля – там низ. Выходы планируются заранее, когда есть необходимость во время экспедиции сделать какие-то действия: установить или снять научное оборудование, что-то поменять, что-то отремонтировать. В циклограмме выхода всё расписано по минутам: куда «идти», что нужно сделать, в какую сторону двигаться относительно модулей. Идёшь и прикидываешь – этот модуль от меня справа должен быть, а этот – слева. Также, на внешней поверхности станции есть поручни, на которых мы фиксируемся, а на этих поручнях есть маркировка: переходя по ним, понимаешь, где находишься. Помогает и чёткий контроль и руководство с Земли, даже если сомневаешься, сообщаешь: поручень такой-то, вижу то-то, и Земля подсказывает, в какую сторону нужно двигаться.  

– За полгода до Вашего третьего полета, 11 октября 2018 года, Вы стартовали вместе с американским астронавтом Ником Хейгом. Произошла авария носителя и сработала система аварийного спасения. Как сообщалось в прессе, вы падали с высоты более 90 километров. Было жесткое приземление, риск для жизни?  

– Это было не падение, а обычный спуск. До этого я летал в 2016 году и мне было с чем сравнить. Мы спускались с высоты не 90 км, а 50 км. САС отработала штатно, мы поняли, что полёт дальше продолжаться не может, что нужно готовиться к посадке. Спуск был баллистический, траектория более крутая, нежели при штатном снижении. Соответственно, перегрузки больше, но у нас не было запредельных значений. Во время тренировок на центрифуге в Центре подготовки мы испытывали перегрузки больше, чем при спуске. Парашют раскрылся на заданной высоте 10 км, и мы приземлились в 400 км от места старта. Посадка была обычная, ни жёсткая, ни мягкая. Спускаемый аппарат остановился в не очень удобном положении для нас, мы с Ником висели на ремнях. Группа поиска и спасания на АН-12 уже была на подлете, они нас видели, трое спасателей на парашютах выпрыгнули и приземлились рядом с нашим спускаемым аппаратом. 

– Как отнёсся к неудаче Ник Хейг после приземления? 

– Ник был впечатлён тем, как четко сработала наша система аварийного спасения, которая спасает жизни экипажа на этапах выведения и посадки. Вообще, за всю историю пилотируемой космонавтики САС срабатывала всего три раза и наш был как раз третий, спустя 35 лет после второго срабатывания. Надо отдать должное нашим инженерам: система безотказная несмотря на то, что она редко срабатывает, и она спасла нам жизнь.  

Мы с Ником очень сдружились, общались и семьями, он хороший парень. Вместе рисковали жизнью, стали как побратимы. До сих пор поддерживаем контакты, периодически общаемся, переписываемся. 

– Что сказала Ваша супруга, когда Вы сразу после аварии носителя начали подготовку к следующему полету? 

– Конечно, переживала, но она прекрасно понимает, что это моя работа, мой жизненный путь, и отговаривать меня не надо. 

Я уже принял для себя решение. Точнее, мы с Ником его приняли. Во-первых, мы были подготовлены к полёту, было бы неправильно «задвигать» нас. Мы об этом говорили и с главой Роскосмоса Рогозиным, дали ему понять, что мы в принципе готовы лететь хоть через неделю. Но понятно было, что пока не разберутся в причинах аварии, никто никуда не полетит. Слава Богу, причину быстро установили, и уже в декабре 2018 года полетел следующий экипаж с командиром Олегом Кононенко. 

Мы с Ником были готовы лететь. Опять же, на МКС уже были доставлены комплекты одежды для нас, рационы питания. Также мы дали понять, что хотим полететь этим же составом, не нужно разбивать экипаж, потому что готовились вместе, опять же, прошли через эту нештатную ситуацию, в очередной раз убедились друг в друге. И мы полетели 14 марта 2019 года, экипаж пополнился астронавтом НАСА Кристиной Кук, прошедшей подготовку в ЦПК имени Юрия Гагарина. 

– Итак, через пять месяцев Вы с Ником Хейгом и Кристиной Кук снова отправились на МКС, где провели ещё более полугода. Вторую половину срока, с 23 июня вы были командиром экспедиции. Как строились отношения с астронавтами других стран, с американцами, были ли совместные действия, эксперименты? 

– Мне очень повезло с моим экипажем. Экипаж станции на тот момент состоял из шести человек, в том числе американские астронавты и итальянец Лука Пармитано. Во-первых, мы друг друга хорошо знали и у нас сложилась замечательная обстановка на борту. В общем, у нас очень хорошие были взаимоотношения, абсолютно никаких проблем не было. Ну и конечно, по роду своей деятельности бывало так, что нужно было выполнить какие-то работы на американском сегменте, а американцы иногда работали в российском сегменте. Мы, конечно, друг другу помогали, были совместные эксперименты. У нас у всех было много работы, но мы находили и время для неформального общения. Мы приглашали друг друга в гости, на ужины, вместе отмечали праздники. Например, в сентябре в течение 4 дней у нас у троих были дни рождения; У Ника Хейга 24-го, у Луки 27-го, а у меня 28 сентября. И у нас подобралась такая компания, что все любили петь, а Лука вообще хороший музыкант, на борту МКС есть гитара, и мы пели под гитару. Пели разные песни, и итальянские, и на русском, и на английском. Как говорится, кто во что горазд. Кто не знал слов, просто мелодию подпевал – ля-ля-ля.  

– Вы испытывали на практике возможности использования робота. На что он способен? Возможно ли в будущем заменить роботами людей в космических аппаратах? 

– Для нас на российском сегменте это был первый такой случай, когда на орбиту был доставлен антропоморфный робот «Фёдор», и мы выполняли с ним различные манипуляции. Конечно, было интересно. Робот экспериментальный, он не обладал какими-то суперфункциями и возможностями. Но надо было с чего-то начинать, чтобы понять, нужны ли нам роботы в космосе. Робот прилетел «самостоятельно», на беспилотном грузовом корабле, который не сразу удалось состыковать, через двое суток. А дата его отлёта осталась неизменной, и чтобы успеть провести программу эксперимента, мы работали не покладая рук. 

Мы управляли им вдвоём с Александром Скворцовым. Это был робот антропоморфного типа, то есть он может повторять движения оператора, сидящего в безопасном месте. Чтобы им управлять, оператору надо надеть на себя особое устройство – экзоскелет. Саша Скворцов, находясь в одном из модулей, надевал экзоскелет, а я с «Фёдором» находился в другом модуле. В ходе эксперимента робот, повторяя биомеханику человека, выполнял несложные манипуляции, работал инструментами, подключал (состыковывал) разъёмы кабелей. У нас все получилось. Потом мы тестировали его речевую систему, задавали ему вопросы, он с голоса должен был распознать их и ответить. Из нескольких вариантов ответов он всегда выбирал правильный и практически на все вопросы ответил с первого раза. Программа, что была намечена, была нами выполнена успешно. 

Думаю, что рано или поздно роботы в космосе появятся. Внутри станции, в принципе, они особо не нужны, а вот вне станции, например, для ремонтных или иных работ, они пригодятся. Для работы в безвоздушном пространстве не надо будет отправлять человека в скафандре на ограниченное время. Космонавт, находясь внутри станции, надев экзоскелет, будет управлять таким роботом. Робот будет оставаться на внешней поверхности станции, отпадёт необходимость выхода космонавта в открытый космос, на что тратятся время, большие силы и средства. Но полностью заменить человека в космосе роботы, я думаю, не смогут никогда. 

– Илон Маск пытается создать многоместные многоразовые космические корабли. Недавно на испытаниях взорвался прототип такого корабля. Стоит ли строить такие корабли? 

– Илон Маск создаёт новую технику, новые технологии, делает усовершенствования, постоянно двигается вперёд. Понятно, когда создаётся новейшая техника, всё гладко не может быть. И у нас на заре отечественной космонавтики происходило то же самое. 60 лет назад Юрий Гагарин взлетел на ракетоносителе, созданном на базе ракеты Р-7, при создании которой тоже поначалу было немало неудачных стартов. Советская лунная ракета Н-1 вообще так и не полетела, было несколько стартов и все неудачные. Когда создаёшь что-то новое и неизведанное, прокладываешь новый путь, потери неизбежны. Но когда после аварии разработчики разбираются в причинах и исправляют ошибки, после этого техника начинает летать и работать. У Маска сейчас всё так и идёт. Он уже многого добился, создал многоразовый корабль «Драгон», доставивший четырёх астронавтов на МКС и вернувшийся на Землю. 

– Как Вы считаете, нужны ли вообще многоразовые корабли? 

– Это не праздный вопрос, на самом деле. Почему корабли делают многоразовыми? Пытаются снизить стоимость запуска, полёта. Но не всегда это получается. Вот такой пример: у американцев летали многоразовые Шаттлы. Но запуск Шаттла в то время стоил в 10 раз дороже запуска нашего «Союза». Вроде как и многоразовый корабль, но после каждого полёта его разобрали, посмотрели, собрали, в итоге стоимость его эксплуатации выше. Илон Маск сам говорит, что снижение стоимости возможно только за счёт увеличения количества пусков. То есть, если он будет выходить на определенный уровень, например, более 20 пусков в год, тогда это будет рентабельно и стоимость будет снижаться. Если будет меньше, то всё это зря. Но опять же, это ещё и новые технологии, возвращаемые ступени, это круто, это интересно, и рано или поздно это пойдёт в копилку опыта для создания новой и более совершенной техники. 

– Как вы относитесь к идее полета на Марс? Насколько это реально? 

– Во-первых, полёт на Марс сейчас займёт порядка 250 суток в одну сторону, то есть 500 суток или полтора года туда и обратно. Это достаточно длительный срок. Ученые обещают создать ядерные двигательные установки, и если они будут работать так, как задумано, то мы можем сократить время полета от Земли до Марса с 250 суток до 80. Это уже цифры действительно приемлемые. Другое дело – чтобы лететь на Марс, это моё мнение, нужно отработать технологии, и лучше это сделать на Луне. Луна ближе и если что-то вдруг не получилось, то до неё проще долететь и оказать помощь или спасти. 

Чтобы полететь на Марс нужно сначала определиться: зачем туда лететь? Просто так, чтобы совершить подвиг, поставить рекорд? Сейчас много распространяется домыслов о создании каких-то марсианских баз, или о грядущем переселении с Земли, колонизации… Это всё из области фантастики. А для того, чтобы убедиться, что там реально можно создать условия для жизни, конечно, нужно сначала исследовать эту планету, что сейчас, собственно, и происходит: туда летают автоматические станции, марсоходы обследуют поверхность планеты, пытаются найти воду, в замороженном виде или в любом другом. Подождём! Конечно, Марс, я думаю, будет ещё не скоро. Гораздо быстрее будет и просто должна быть, как я говорил, для отработки тех же технологий Луна. А потом это всё, конечно, бешеных денег стоит.  

– Нужна ли России собственная орбитальная станция? 

– Считаю, что России нужна собственная станция в принципе. Она должна летать по несколько иной траектории, чем та, по которой летает МКС. Наклонение орбиты должно быть большее, для того чтобы охватывать целиком территорию России. Сейчас мы можем видеть только до 51 градуса широты, а территория нашей страны распространяется выше. Наша станция должна полностью видеть территорию России для всевозможного мониторинга. 

Сейчас мы зависим от американцев, постоянно подстраиваемся под них. На собственной станции мы будем выполнять ту программу и те эксперименты, которые нам нужны. Дальнейшее освоение космоса и совершенствование космических технологий поможет решать и земные проблемы. При этом важно сохранять международное партнёрство в освоении космоса, не забывая о наших национальных интересах. Россия – первая космическая держава, и мы всегда должны быть в первых рядах.  

Интервью провёл Александр Клинков.